|
Помните сказку Андерсена? «Жили-были двадцать пять оловянных солдатиков. Все они родились от
одной матери — старой оловянной ложки, — а значит, приходились друг другу родными братьями. Были они красавцы
писаные...»
Отправляясь из Ленинграда в Закарпатье консультировать съемки фильма «Война и мир», один весьма
серьезный и уже немолодой человек положил в чемодан коробку «писаных красавцев», которые «походили друг на
друга как две капли воды».
В штаб-квартире режиссера фильма народного артиста СССР Сергея Федоровича Бондарчука переплетались
история и современность. На доске объявлений ленинградец прочитал короткий приказ: «Выступаем в 9.00. Форма
одежды—1812 года. Участвуют все батарейцы, пиротехническая группа. Реквизит—оружие, артиллерия...»
Ожидая, пока подойдет очередь в походную гримерную, солдаты в старинных мундирах, сняв высокие кивера,
гоняли футбольный мяч. «Ополченцы» получали у костюмеров серые колпаки, офицеры — шпаги. В ведрах над кострами
закипала алая «кровь», которая скоро обильно прольется в «бою». Кто-то кричал проезжавшему верхом артисту
Б. Захаве (Кутузову):
— Товарищ фельдмаршал! Ночи холодные стали. Вы бы приказали кому следует, — пусть одеял лишних
подбросят... Бондарчук поздоровался с консультантом:
— Очень кстати пожаловали. Спорим до хрипоты, однако многое не вытанцовывается. Не оживают схемы боев,
не оживают. А фантазировать не имеем права. Я слышал, что вы какое-то диво везете, чтобы нам помочь. Так не томите
душу, показывайте...
Консультант молча раскрыл чемодан и достал заветную коробку. Бондарчук воскликнул, созывая своих помощников:
- Так это же отлично! Товарищи, давайте все сюда, будем схемы «проигрывать»!
Консультантом, доставившим «писаных красавцев», был ленинградский коллекционер Михаил Викторович Люшковский.
Под его руководством на двух сдвинутых столах вскоре закипел «бой». Утром следующего дня его «разыгрывали» уже на поле
перед объективами кинокамер.
Пушки, ружья, сабли, пики, седла, кивера, перевязи, детали одежды русских и французских войск, подробности
походных строев и боевых порядков обеих сторон... Вопросы от постановщика и его помощников следовали без конца.
Ответы на них могли дать лишь подлинные знатоки армий времен Отечественной войны 1812 года. Консультанты и были
именно такими знатоками. И среди них—редкий представитель армии собирателей — коллекционер оловянных солдатиков.
Собиратели... Блестящая новелла Стефана Цвейга—«Незримая коллекция» — рассказывает историю бедного
провинциального чиновника, шестьдесят лет собиравшего уникальные гравюры. В годы инфляции после первой мировой
войны антиквар, от лица которого ведется рассказ, приезжает разведать о возможности приобретения коллекции.
Дочь и жена посвящают его в свою тайну: подлинники давно проданы, чтобы прокормить ослепшего, ничего не понимающего,
оторванного от реальной действительности коллекционера. Ценнейшие гравюры заменены подделками или чистыми листами бумаги.
Но старик—слеп... Ежедневно после обеда он три часа блаженствует, перебирая «гравюры» и разговаривая с ними,
как с людьми. Антиквар соглашается познакомиться с коллекцией, чтобы не вызвать у слепого никаких подозрений.
Антиквар переживает почти мистический ужас, когда «просматривает» вместе со стариком сотню или две пустых
бумажек и жалких репродукций. Незримая, давно разлетевшаяся коллекция продолжает с такой поразительной реальностью жить
в воображении старика, что он, ни секунды не колеблясь, в строгой последовательности и в мельчайших подробностях
описывает и восхваляет одну за другой все гравюры. Страстная сила его видения так велика, что даже далекий от
сантиментов делец начинает невольно поддаваться иллюзии...
«Собиратели — счастливейшие из людей» — этими словами, приписываемыми Гёте, завершается рассказ.
Когда я познакомился с Люшковским (это было в 1965 году), он сразу спросил, читал ли я рассказ Цвейга.
Тогда, мол, беседовать будет легче, потому, что он, Люшковский, как раз и есть один из таких одержимых собирателей.
И «стаж» у него такой же — шестьдесят лет. Но на этом сходство кончается, поскольку цвейговский герой прятал от людей
свои ценности, а Люшковский никогда этого не делал.
Михаил Викторович, когда я пришел, сосредоточенно выстраивал на раздвинутом обеденном столе длинную походную
колонну из оловянных солдатиков. Слева лежал деревянный брусок, на котором пластилином была укреплена целая шеренга таких
же воинов в высоких шапках, увенчанных киверами. Ярко блестели зеленые мундиры. Все остальное, видимо, еще предстояло
на них «надеть». Приготовленные для этого, тюбики черной, белой, золотистой, красной акварели лежали рядом с тонкими кисточками.
Хотя была на Люшковском домашняя куртка, однако на его широких плечах безошибочно угадывался наглухо застегнутый
офицерский китель с погонами.
- Правильно, - подтвердил мою догадку Люшковский, - я – полковник в отставке…
Он подошел к шкафу:
- Шестьдесят тысяч?
- Сомневаетесь? Давайте пересчитаем, - усмехнулся Люшковский.
Я не сомневался, но цифра впечатляла.
- Сколько же потребовалось времени, чтобы составить такую коллекцию?
- Занимаюсь этим столько, сколько помню себя – примерно с семи лет.
Выходило, что передо мной не просто коллекция, а целая история жизни человека. Он приобретал своих солдат
в магазинах и добывал их сложными путями, известными одним лишь коллекционерам. Но такие солдатики составили только одну
часть коллекции. Другую, не менее многочисленную, Люшковский изготовил сам.
Я попросил Люшковского рассказать о себе.
- Возьмем основные вехи, - ответил он. – Родился в тысяча восемьсот девяносто восьмом году в Петербурге.
Окончил реальное училище. Через год после начала первой мировой войны призван в армию. Фронт, окопы, ранение. Потом еще
контузия в семнадцатом…
15 июля 1918 года Люшковский добровольно вступил в Красную Армию. Помощник (по штатам тех лет) командира роты,
командир роты, командир батальона. Карельский фронт, ликвидация кронштадтского мятежа. В годы Великой Отечественной войны
служил в оперативном отделе штаба Ленинградского фронта. А потом много лет преподавал в Академии связи историю войн
и военного искусства. Кандидат исторических наук, доцент. Всего под знаменами Родины прослужил сорок пять лет!
- Сказалось ли коллекционирование на развитии интереса именно к военной истории? – спросил я.
- Да, безусловно. Служил в войсках, как будто неплохо служил, а истории уделял каждую свободную минуту.
Вы, наверное, знаете, что таких минут очень немного у строевого командира.
Он много знал. Знал, например, все о Суворове. Все, что было когда-либо напечатано о великом полководце.
Великолепно разбирался в архивных материалах. Суворов с детства был его любовью и увлечением. Он не мог говорить о нем
спокойно, без воодушевления.
- Вы знаете, какой это был ум? К сожалению, о нем мало еще пишут. А ведь что ни слово его – золото.
Все предусматривал. Даже о роли науки беспокоился. Не о той «Науке побеждать», которую оставил он потомкам, а о военной истории.
Очень крепко сказал: «Без светильника истории тактика мертва»! Коротко и ясно, по-суворовски, не правда ли?..
В 1942 году журнал «Звезда» напечатал большую статью о Суворове. Люшковский написал ее в блокадном Ленинграде.
Работал в холодном кабинете огромного дома на Дворцовой, используя короткие перерывы между поездками на передний край.
Люшковский написал еще учебник по истории войск связи. Его перу принадлежит давно ставший библиографической
редкостью «Справочник по истории войн и военного искусства», он редактировал одно из изданий суворовской «Науки побеждать»,
писал о Кутузове, о русско-турецких войнах, о развитии русской военно-теоретической мысли в конце XIX— начале XX века...
Пока мы беседовали, Михаил Викторович доставал из шкафа одну коробку за другой.
— Это полки времен Бородина. Вот Двадцать третий егерский. Тульский, Калужский, Пермский и другие полки Кутузова.
Вот сам Михаил Илларионович на коне производит смотр войскам. А Багратион ведет за собой пехоту...
Солдатики стояли при оружии, во всей красе ярких мундиров. Мчалась кавалерия с пиками наперевес.
Не забыты были и штабы.
Против русской армии Люшковский расположил оловянных французов. Запоминался гарцующий на добром коне
наполеоновский маршал, сам Наполеон, ряды старой и молодой гвардий, полки мамелюков. А вот отдельные группы. Французские
кавалеристы врываются на батарею Раевского, их отбивает русская пехота. Отчаянно дерутся врукопашную и сами артиллеристы.
Какой-то богатырь наносит страшный удар деревянным банником. Эта фигурка, видимо,—дань одной из крылатых историй, родившихся
на поле Бородинском.
...Генерал-майор Василий Гаврилович Костенецкий, командовавший артиллерией 1-й русской армии, лично бросился
на помощь батарейцам, окруженным французскими уланами. Человек огромной физической силы, Костенецкий банником сбросил
с лошади улана, а затем врезался в гущу врагов, сбивая наземь одного за другим. От банника летели щепки...
Приближенный Александра I рассказал ему об этом случае, прибавив, что Костенецкий просит отныне делать банники железными.
— Железные банники, — усмехнулся Александр, — сделать можно, но где я наберу столько Костенецких, чтобы орудовать ими?
...А Люшковский вынимает из коробки и выстраивает все новые группки оловянных воинов. Вот французы,
бегущие из-под Москвы, переправа через Березину, убитые и замерзшие солдаты врага...
Коллекция позволяла Люшковскому углубиться в тонкости полевых и боевых уставов войск давно минувших эпох.
Проникнув с помощью оловянных «иллюстраций» во все нюансы боевого построения, Михаил Викторович научился расшифровывать
в деталях схемы сражений, составленные выдающимися полководцами. И, как следствие, получил возможность воссоздавать целые баталии,
расставляя своих оловянных воинов.
Когда в Эрмитаже Михаил Викторович показывал бой за батарею Раевского, понадобилась площадь в 16 квадратных метров!
В Доме ученых Люшковский демонстрировал сражение под Шевар-дином, под Шенграбеном и при Аустерлице.
Отдельно—крупным планом—бой кавалерии в центре Бородинского поля. Солдат своих он одевал с научной точностью.
У него были армии всех стран и всех эпох, обмундированные, снаряженные и вооруженные со строгим соблюдением подлинности.
Если Люшковский работал над когортой воинов из стражи фараона, то каждый воин был «одет» в полном
соответствии с документальными материалами. Для того чтобы на таком воине были достоверны и одежда и оружие,
Люшковскому приходилось порой вести самые кропотливые исследования, сопоставлять и анализировать иногда совершенно
противоречивые источники.
Когда Люшковский комплектовал полки 1812 года, очередь дошла до наполеоновских конных егерей.
Рисуя эскиз и раскрашивая его, Михаил Викторович столкнулся с тем, что неизвестен цвет отворотов мундиров у этих самых егерей.
Немало книг перелистал историк, но все же установил, что отвороты мундиров были ярко-оранжевые. Во времена Бородина
не слишком заботились о маскировке...
Но дело не исчерпывается тем, как раскрасить мундиры. Фигуркам надо еще придать положение,
соответствующее боевым приемам своей эпохи. А кто знает, как стрелял, скажем, лучник из фараоновой стражи
или в каком положении изобразить скифа, вооруженного мечом, а как выглядели, спрятавшись за щитами, псы-рыцари?
Люшковский все это знал. Его оловянных солдатиков можно назвать скульптурами в миниатюре.
Когда Михаил Викторович раскрыл очередную коробку—с солдатами суворовских времен — я увидел
ярко раскрашенного барабанщика с поднятыми палками. Казалось, сейчас прогремит знаменитый суворовский сигнал:
«Ступай, ступай! Атакуй! В штыки—ура!»
В коробках хранились армии древних египтян и древних ассирийцев, легионы Рима, карфагенская
и нумидийская конницы, подразделения сарацин и крестоносцев, полки сипаев... Лежали танки и пушки, пулеметы и тачанки,
гранатометы и минометы — все оружие, когда-либо изобретенное человеком. Коллекция Люшковского по праву называется военно-научной.
Если в Эрмитаже Михаил Викторович воспроизводил один из эпизодов Бородинского боя, то в Корсунь-Шевченковском
музее сумел развернуть панораму одного из самых больших сражений Великой Отечественной войны. И все это не исчерпало
возможностей его коллекции.
Шесть десятков лет без малого ушло на собирание ее.
Полковник сохранил свою первую коробку оловянных солдатиков, полученную в подарок, когда ему было семь лет...
Однажды, зайдя к Люшковскому, ученый хранитель музея А. В. Суворова Олег Васильевич Харитонов увидел,
что коллекционер обновляет краску на очень старых фигурках. Мундиры некоторых из них были отмечены чернильными крестиками.
— Это почему?—спросил Олег Васильевич. Люшковский усмехнулся:
— Память о сражениях, которые я устраивал в детстве. А крестики — награда особо отличившимся воинам...
Перекрашивая фигурки, седой полковник сохранил солдатикам «награды», которыми удостоил их в далеком детстве.
Поистине, собиратели — счастливейшие люди.
Как-то давний друг Люшковского проделал такой опыт: обнаружив в маленьком магазине, где продавали игрушки
и канцелярские принадлежности, довольно хорошо сделанных оловянных солдатиков, он назвал адрес магазина Люшковскому,
а через день-два зашел туда сам.
— Есть у вас солдатики?
— Нет.
— Да я всего два дня назад видел — много было.
— Эка хватились! Тут вчера один полковник все наши запасы скупил.
— Полковник? Не в очках случайно?
— Точно, в очках. Такой, знаете, крепкий мужчина. И зачем ему столько игрушек, внучат целый взвод, что ли?
Но те солдатики предназначались не для детей. Люшковский пополнял свою армию.
Как же накапливалась коллекция? Люшковский рассказывал:
— Я подбирал коллекцию по строго определенной тематике. Один из разделов ее—история русской армии,
начиная с древнейших времен и до Великой Отечественной войны. Приведу в пример раздел «Тысяча восемьсот двенадцатый год».
Русская армия имела тогда определенное число дивизий, полков. Я взял архивные материалы и стал комплектовать полки.
Исходил из такого расчета: пехотный полк обозначается двадцатью пятью фигурками, кавалерийский — десятью всадниками.
Есть, конечно, инженерные войска, обозы, другие подразделения и службы русской армии.
Французская армия при вступлении в Россию насчитывала семнадцать корпусов. Все они у меня есть, каждый корпус,
каждый полк. Есть и союзники Наполеона, есть армии испанцев, португальцев, итальянцев, войска польские, австрийские,
баварские и прочие.
Оловянные солдатики, изготовленные Люшковским, ничем не отличались по качеству от выпущенных фабриками игрушек.
Отливая своих солдатиков, полковник пользовался формами из гипса. На сплав шли старые водопроводные трубы,
пули, найденные на стрельбищах. Инструменты для изготовления форм в гипсе самые простые— перочинный нож, скальпель, шило,
очень твердый карандаш.
Люшковский вспомнил, как пришла ему мысль о том, чтобы самому отливать фигурки.
— Это, знаете ли, целая история...
...Если вам двадцать шестой год, вы полны сил и энергии, а поврежденное на футбольном поле колено заставляет
улечься в постель, это, согласитесь, очень плохо. За окном—ленинградское лето в разгаре, а вы— на койке. И колено,
перетянутое тугой повязкой, болит, и передвигаться врачи разрешают только с помощью костылей.
Но тут кто-то приносит в палату старую добрую игру «Морской бой». Теперь она забыта, а еще лет сорок назад
была в большом почете у мальчишек, да и не только у них. Синяя картонная доска, разбитая на квадраты, пузатые оловянные
линкоры и многотрубные крейсера с острыми таранами, узенькие миноносцы с лихо наклоненными мачтами. Замысловатые правила
игры заставляли поломать голову, но зато давали возможность развивать на доске настоящие баталии.
Но вот беда: не хватает нескольких кораблей. Их заменяют клочками бумаги с надписями «линкор», «крейсер»,
«миноносец», но в самый неподходящий момент боя такие «корабли» сдувает ветер, влетающий в распахнутое окно.
Партнеры чертыхаются. Оба с костылями, и без конца кланяться, поднимая с пола бумажки, трудно. Наконец один говорит:
— Надо достать немного олова, свинца, сами отольем фигуры.
— А умеешь?
— Попробуем. Чем черт не шутит...
Командир роты Михаил Люшковский не признается, что он уже давно имеет дело с такими же фигурками из олова и свинца.
Кроме близких людей, никому неизвестно, что молодой командир с детства страдает неизлечимой «болезнью» — коллекционированием,
что он собирает оловянных солдатиков. Попробуй расскажи об этом, например, командиру полка. Вот смеху будет! Как же так,
взрослый человек и вдруг... игрушки. Поди докажи, что дело серьезное.
...1924 год. В магазинах солдатики бывают редко. Люшковский уже не раз собирался сам начать отливку,
даже материалы приготовил, да все недосуг. А теперь времени много. Можно попробовать. Начнем с линкоров. Пожалуй,
для пробы пузатый линкор лучше плоского солдатика...
Из дома приносят олово — старую пулю. Гипс для форм удается стянуть у зазевавшейся хирургической сестры.
Вскоре на доске встают новенькие, «собственной верфи купца Люшковского», как шутит партнер, корабли. Снова в палате
гремит морской бой, а в открытые окна врывается ветер с Балтики. Теперь он уже не страшен «флотоводцам».
Зато, вернувшись из госпиталя. Люшковский смело приступает к изготовлению собственных солдатиков.
Рассказав мне об этом, Люшковский долго молчал. Порой бывает трудно прикрыть ту «дверцу» в сознании,
сквозь которую вдруг хлынут воспоминания юности...
Несколько лет назад Михаил Викторович Люшковский умер. Несчастный случай оборвал его жизнь.
Уникальная военно-научная коллекция находится теперь в фондах Музея А. В. Суворова. Ее приводят в порядок,
систематизируют. Делают все, чтобы еще долго находилась в строю оловянная рать, которой командовал полковник Люшковский.
предыдущая
все
следующая |
